Чешуя
Вонь стоит. Такая стоит вонь, что я стоять не могу. Не могу стоять, упаду и вырву. Главное – соблюсти правильный порядок: вырвать и упасть, а не наоборот. Чтобы не думать о неприятном амбре, последовательно вычитаю из 100 по 7. Если террористы вас похитят и повезут в неизвестном направлении с мешком на голове, ну, или молотком по пальцу себя ударите, или девушка в кровати скажет: «Не переживай, в следующий раз обязательно получится», – можете заняться психологической арифметикой. Отвлекает! Меня хватило до 58.
Ящики закончились, значит, можно на перекур и руки под горячую воду. До боли знакомый звук двигателя; фары – одна в порядке, вторая, мигая, нервно перегорает в судорогах; уже встречались, фары, здравствуйте. Водитель открывает заднюю дверцу грузовика, в считанные секунды выгружает около меня контейнер со свежемороженной вонючей рыбой. Мои руки снова погружаются в мертвые тушки, замороженные мертвые тушки. Из контейнера рыбы должны попасть в ящики, пройдя через мои руки. Руки – я понимаю, что они все еще у меня есть, только потому, что я их вижу, а вот чувствовать я их уже не чувствую.
Вокруг меня одни лишь немцы. Они кричат, переговариваясь между собой, и в моей голове вспышками возникают образы отчаянно лающих немецких овчарок, концлагерей, вот-вот гляди и сам Гитлер пожалует. И даже, если бы я захотела (что, конечно, исключено) поднять правую руку под углом примерно в 45 градусов с распрямленной ладонью, чтобы встретить фюрера, мои старания не увенчались бы успехом, так как моя правая рука сжалась в кулак и не разжимается.
Как так получилось, что я – Таша, живу в Израиле уже год с небольшим, полгода в деревне на севере страны, пожелав выйти в озеро Кинерет (второе название – Галилейское море.) на рыбалку на баркасе с Менахемом – владельцем рыбного ресторанчика, евреем румынского происхождения – и его командой, сейчас стою с обмороженными руками в окружении граждан Германии, Австрии и Лихтенштейна, и от меня несет рыбой, а из моих завернутых штанин и резиновых сапог, которые великоваты на три размера, выпрыгивает еле живая мелкая рыбешка?
Как? А вот как.
Мы любим бывать в рыбном ресторанчике. Каждое утро Менахем с экипажем выходят в море, весь день рыбачат, а вечером подают своим клиентам на тарелках жареную рыбу, которая пару часов назад еще плескалась в Галилейском море. Менахем часто подсаживался к нам, мы говорили. Как правило, о рыбалке, о рыбе, а еще о его больном желудке и перенесенной операции, в результате которой ему отныне эту рыбку есть нельзя – впредь его меню будут составлять супчики, овощи на пару и другая безвкусная стряпня.
Я давно поняла, почему стала журналистом. Журналистом я стала, потому что не знала, кем быть. Кем быть, чтобы «быть одним и надолго». Мне хочется попробовать себя везде, а не запрягаться в долгий путь в одной лишь роли.
– Менахем, а возьми меня с собой на рыбалку, – говорю я.
– Пожалуйста. Ты приглашена.
На баркасе нас было девять человек – немой израильтянин, говорящие на иврите я и Менахем, а также шестеро немцев. Немой парнишка лет тридцати, аутист, его Менахем взял к себе помощником года два назад, вернее, его к нему прикрепили, мол, живем в кибуце, все друг другу братья, нужно помочь человеку, чем-то занять, а то сидит без дела, и никому до него дела нет. Со мной и Менахемом все понятно: я постоянно ищу, куда бы еще вляпаться, и он – сапожник без сапог, потому как рыбу, которую он ловит, нахваливает и богтворит, ставя её выше женщин, денег и карточных игр, сам есть не может. Ну и шестеро «Ганцев».
На баркасе Менахем мне сразу сказал: «Ты ни к чему не прикасаешься, молчишь, смотришь». Не удержалась.
– Что вы здесь делаете? – на всякий случай спрашиваю я немцев, всех сразу.
– Мы волонтеры, – отвечают они.
– Зачем вам это нужно?
– Нам интересно. Так мы знакомимся со страной.
С Израилем, стало быть, знакомитесь, думаю я. Чувство вины, значит. Да уж, генетическая память так же сильна, как и роль генов, – но молчу, вслух не говорю.
Я улыбаюсь им в лицо, понимаю – они ни при чем, их там не было. Но кого я обманываю, все равно думаю о том, и они прекрасно понимают, что мы все здесь (и не только здесь) думаем «о том».
А потом Менахем орет во все горло – и весь экипаж, каждый его член, начинает выполнять свою задачу: бесконечные канаты, рычаги, ручки, веревки, цепи, краны, кнопки… Здесь раскрутить, там закрутить, тут нажать, там открыть; перепрыгнуть, не замешкаться, помнить, не путаться в ногах, подменить друга, закрыть. Я забилась в угол, чтобы меня в суматохе не уронили в воду, вместе со мной спрятался помощник Менахема – аутист. Менахем надрывает горло, а волонтеры четко выполняют свою работу с каменными лицами и уже привычными движениями.
Первый улов найден, пойман и переложен из огромной сети по ящикам. Менахем отчитывает своего помощника, а я смотрю на ребят как на героев. Молодые парни, одна девчонка среди них. Они у Менахема всего-то несколько месяцев…
Менахем снова ищет стаю, его древний навигатор пищит и краснеет, когда мы находим рыб. Аутист делает всем кофе и бутерброды; парни – каждый нашел себе свое место – лежат и греются под солнцем, вытаскивая из аккуратно сложенной нами рыболовной сети оставшихся сардин и бросают чайкам, – их над нашим баркасом сотни. Мы с девчонкой из Берлина, каждая вооружившись челноком, зашиваем дырки в рыболовной сети. Сети постоянно страдают от котов, которые живут в порту, – те, пытаясь достать из сетей рыб, рвут их.
В итоге мы уносим с собой на сушу тысячи килограмм рыб: от маленькой сардинки сантиметров десяти в длину до рыб размером в спаниеля. Повезло лишь сомам – их мы выпускали обратно в воду, они некошерны.
Спустя восемь часов мы вернулись туда, откуда начали свой путь, в тот же порт. Рыбалка окончена.
К баркасу подъехал грузовик, водитель погрузил один из контейнеров внутрь, завел машину с ее кряхтящим двигателем и неработающей одной фарой и уехал. Но нам предстояло еще встретиться, чтобы разложить рыбу по ящикам с кусками льда.
Вот как получилось, что я – Таша, живу уже в Израиле год с небольшим, полгода в деревне на севере страны, пожелав выйти в озеро Кинерет на рыбалку на баркасе с Менахемом – владельцем рыбного ресторанчика, евреем румынского происхождения – и его командой, сейчас стою с обмороженными руками, в окружении граждан Германии, Австрии и Лихтенштейна, и от меня несет рыбой, а из моих завернутых штанин и резиновых сапог, которые великоваты на три размера, выпрыгивает еле живая сардинка.
На следующий день я пошла на урок иврита. Рути – моя учительница – в прошлом хореограф, танцовщица. Я все еще была под впечатлением после вчерашнего, но ничего Рути рассказывать не стала. И вдруг она говорит:
– У моих родственников сын женился на немке.
– Как они познакомились?
– Она приехала в Израиль волонтером.
– Рути, почему в Израиле так много волонтеров из Германии? Они чувствуют свою вину?
– Думаю, да, чувствуют. Но они не только чувствуют, они еще что-то с этим делают. Они могут этого не делать, но делают, а могли бы не делать.
– Это их «Прости»?
– Да, Таша, это их «Прости».
Впервые опубликовано на сайте Платформа.